(Свалка, Клады, Ветка, О=зеро)

1994

Обложка Елены Кацюбы

МРАК

выходит на битву в белых одеждах

черный бездонный

ФРАК

надевает свет

В тоне суровых

ФРАЗ

золотые искры

в серебряном голосе жужжание звездных

ФРЕЗ

Пятна мрачных

ГРЕЗ

на снежном плаще мрака

бледный месяца

СЛЕЗ

маской с лица

мрак

СЛЕП

от ударов света

как тысяча сто ночей устроивших черный

СЛЕТ

а

СВЕТ

– потом напишут –

“во тьме светит,

и тьма его не объяст”

Перстень

Сбежались к ювелиру все кольца:

– Отец, отец!

– Я не планировал столько детей иметь,

чем же я буду вас кормить,

золотые, серебряные?

– Женскими пальцами, –

отвечали кольца.

Звенели кольчугой на коже –

аура дрожи.

Приходили женщины-сборщицы,

сгребали в корзины кольца,

запускали в них пальцы,

искали сердце – колоколец.

На цоколях холода – серебра

статуи золота – тепла

сквозь кольца-колодцы

глядят на солнце.

Месяц – перстень

упал на пол,

в кольцо сомкнулся.

Ювелир проснулся.

Недвижимо, осторожно

выбрался из кольчатой кожи.

По лестнице,

что лепят ночные стрижи,

ушел,

вырезая следы – ножи.

Гранада

Маврикий святой, темнокожий, неблагообразный.

На лике свое чернокнижие носит заглазно.

Согласно обычаям честным крещен и обрезан..

Сакральный огонь его чресл пылает железом.

Крестится справа налево и слева направо, намаз совершая.

Грезится – серой и лавой слова его стены сжигают.

Копоть и ладан над винным витают порогом.

Коготь и лампа в когтях – как невеста с пророком.

Роком оборван, как нитка рассыпанных четок.

Кровью король, а шагами неслышен и шаток.

В дрожи углов и лекал королева коврового рая

влажный улов языка из гортани сухой добывает

Обвал

Если обрыв не обрывается,

он не обрыв.

Радость его – обрываться,

на оползневых полозьях скользит.

Лепит статуи из глины обвал,

влажный глинный язык

слизывает дома,

муравьиные люди в домах оглушенных

станут глиной сушеной.

Не растите, плоды,

растлевайте себя до рожденья,

торопите гниенье

на теле обрыва.

Это глинное море,

липкая сила –

веселье могилы.

Обреченный скитаться

среди глиняных статуй,

питаться

подаяньем бессмертья –

изнанки страха,

кто может без смеха

смотреть

на смерть!

Ветка

(Поэтическая фантазия на тему архитектуры старой Одессы)

Пролог

Город тайна,

город в маске

воронцовского палаццо

город – темный мастер

Дома улыбаются лицами –

бородатые старцы

раздетые девицы

Лик крылатый –

это ртутный Меркурий

мир мерит на свой аршин

Треугольник и трилистник

пересеклись

на мавританском плетении филармонии

город тайной гармонии

весь ходами перекопан

каменный некрополь.

Стоит на Ришелье на лестнице Потемкинской

встречает корабли

I.

Веером мир развернулся из ветки акации:

синий цвет, зеленый цвет

тот свет, этот свет

Мерцающим деревом мир стоял

кружевной и душистый

а люди были птицы

II.

Тень дерева опрокинулась вниз

тени птиц улетали вниз

птичье динь-день

отзывалось в тень

Тень густела

тень стала

мгла

III.

– Я – птица странница

я гнезда не вью

я не летаю, не пою

я потеряла перо из крыла

оно упало туда

где мгла

оно стало тем

чего не было никогда

оно стало телом

А что я теперь?

IV.

А внизу, где мир пестрый

Меркурий играет в кости

Он кидает на море звездные кости

корабли рассыпают огни

карнавальные дни

Что за гости к нам в гости?

V.

Кто под нами, кто под нами

под железными столбами?

Из воды, степи и неба

я построю город хлебный

на земле и под землей

будет этот город мой

город тайный, золотой

на земле и под землей

город-явь и город-сон

Проболтался – выйди вон!

VI.

Это Меркурий отравил кровь

это стучится железный крот

VII.

Дворец сам в себя опрокинут

он плещет фонтаном винным

там нет ни ночи, ни дня

Кто это возле меня?

– Нет, мы сейчас не люди

мы плоть свою забудем

бессмысленное тело

в пространство улетело

Пристало телу платье

душа обнажена

Приди в мои объятья

чистейшая душа

Все в лучшее лишь в душах

запретов не нарушим

вернемся к истокам

туда, где в золотом и светящемся

кружевном и кружащемся

зеленом и белом

мы были единым летающим телом.

VIII.

В винном фонтане

вода отрезвляюще пряна

Лунную пряжу

ундина прядет

Сильф, пролетая

губами коснется

лба

Саламандра взовьется

в свече

что в руке у тебя

Твое тело истлело

по нем панихида

подземные гномы уже ожидают

их темные лица во тьме не видны

IX.

На перекрестке стихий распростертый трилистник

Тайной улыбкой твой лик оживил головою крылатой Меркурий

Ты за невидимой дверью творишь свои мессы

Одесса

Х.

Мир, распадаясь

становится веткой акации

Звездной акации ветка мерцает на небе

Медведицы ковш

зачерпни

из надмирного моря

темного света

плесни!

Идол

Ты на ощупь такой золотой

Ты для глаза серебряно спящий

Ты для слуха вдали говорящий

Редких слов имена

разворует проныра-прохожий

твое каждое слово случайней алмаза

я его добываю из глубин несуразных

в лабиринты твои уходя за тобою вослед

Мне там страшно когда тебя нет

Под ногами вздыхает пасть иконной геенны

раздвигаются стены

наружу и вверх

и коробятся губы

в этом адском бензинном слепящем

крик прорежет твой облик –

живой, настоящий

В темной нише небес

наш двойник отражающий свет

Кто кого обучил этой улице

где направо молчит монастырь

а налево река тяжелеет

разрешенной любовью?

Свет невидимых ламп у нее в изголовье

Сталактиты

Олений дождь привязан к потолку

на небе опрокинутых оленей

посеяны олени под землей

они растут рогами через камень

и вся гора оленьих сухожилий

дрожит от страха

на краю коленей

Когда гора была мужчиной

и мучилась от жажды

и женщина пришла однажды

и стала озером в горе

где невидимые рыбы

поглощают тишину

в белом горном серебре.

каменеет водопад.

Камень

жующий свое нутро

жернов

перетирающий сам себя

каменная мука

облепила свод

каменный хлеб

каменный рот

Ком камня.

Ко мне, камень!

Клады

Возвращаются в землю люди злаки

золотые монеты с коронами королевскими

гаснут грани рубинов

во мраке

тускнеют топазы

корни сплелись

с бриллиантовыми подвесками

Поднимаются крышки шкатулок

старинная музыка

перелив перламутра

и шелк малахита

и зеркало лака

С пением ржавых замков

разверзаются грузные

сундуки

в своих медных

отравленных зеленью латах

Влажный жемчуга блеск –

словно смотрит со дна океанского

теплый свет янтаря

паучок заточенный в середке

Выплывает опал из холодного лунного странствия

среди звездных алмазов на бархате черной коробки

Изумруд изумленный звучит как высокая нота

Хризолитовый звон на запястьях браслетами кружится

Тихо светит сапфир над струною в смычковом полете

и в глубоком контральто гранаты в серебряном кружеве

Древний звук мировой – этот старый мотив – потерялся

Бесполезно искать нажимая на плоские клавиши

Словно свет первозданный на радугу звуков распался

и в кристаллах звучащих скрывается древними кладами

Обложка Марины Герцовской

Случайный Зодиак

Все эти стихи написаны в совершенно разное время. Просто однажды я обнаружила среди своих текстов практически полный Зодиак.

Улитка – так называется спиральная туманность в созвездии Водолея.

Весеннее равноденствие – это встреча Рыб и Овна. Вода уравновешена огнем – краткий миг покоя перед крутым поворотом звездного колеса.

Минотавр – человек с головой быка, Телец, владеющий стихией земли.

Ромул и Рем – классические Близнецы, модель души человека, который постоянно борется со своей двойной сущностью.

Праздник Ивана Купалы приходится на дни летнего солнцестояния в созвездии Рака, погруженного в стихию воды.

Сфинкс – соединение Льва и Девы, огня и земли. Во времена Древнего Египта здесь находилась точка осеннего равноденствия. Сейчас она между Девой и Весами.

Звезда в волосах Девы – это Венера в созвездии Весов. Ее “дети” – Водолей, Телец, Весы. В них она бывает видна утром или вечером, а иногда сразу и утром, и вечером.

Весы еще во времена Византии были всего лишь частью созвездия Скорпиона. Став самостоятельным созвездием, Весы “увели” у Скорпиона Венеру.

Стрелец – вечный охотник. Вечно летит его стрела, вечно убегает рогатый олень. Ахиллес никогда не догонит черепаху, стрела никогда не настигнет оленя.

Между Стрельцом и Козерогом день зимнего солнцестояния. Тьма достигает абсолюта, становится самодостаточной и начинает поглощать сама себя. Стрелы, выпущенные стрельцом, превращаются в солнечные лучи. Тьма теперь просто темнота.

И снова Водолей. У него много обличий. Знак воздуха, он связан с водой (водонос, перевозчик). Когда-то изображался в виде коня. Знаменитый рисунок на ковриках – всадник и девушка возле колодца – это Венера в созвездии Водолея, а колодец – та же спиральная туманность “Улитка”, переход в другой мир. Водолей – это мое созвездие.

О = зеро

Улитка вне… чего?

Улитка вне себя?

Едва ли

когда бы свой каркас

собою вы назвали.

Улитка вне… Вне черепа,

как любопытный мозг,

ловя лучи в себя насквозь.

Улитка вне небес?

Как небо вне воды,

как музыка – везде.

а нотный стан ей старт.

Ночной озерный лак роялен,

реален

плеск и шелест в нем,

но днем

иные ноты:

до ос, и т-ре-ск стрекоз,

и водяных жуков лихое ралли

на отраженьях облаков.

Улитка – ключ,

которым заперт мир внутри спирали,

улитка вне времен,

улитка – воин,

рогатый страж

бездонного ноля.

Равновесие

Когда тот самый день

раскроет

футляр бездонный

и расставит,

как звезды, гирьки,

и устроит

из двух лучей тончайшие весы,

и две неверных чаши успокоят

его ладони –

две лучистых рыбы,

плывущие навстречу – прочь,

покатится

гремящий обод солнца,

закрыв собой

горящий облик агнца,

когда он,

все колени подогнув,

глядит вперед издалека покоя,

и в этом равновесие такое,

как будто бы в груди у человека

два равных сердца

уравняли мир.

И в перевернутом авто,

в котором

еще давно читалось слово “ковш”,

включится вечный мобиль,

и убудет

у ночи

ночи несколько минут.

Тут

встрепенутся все, кто в небе

привык молчать или беседы

вести,

переглянутся светлые соседи

и взгромоздятся на повозки тьмы.

Лишь автостопщик Орион,

что с поднятой рукой идет вдоль неба,

пойдет искать себе другого неба.

Минотавр

Таурус – таурус - минотавр

в лабиринте памяти

В нем есть центр

страха – ужаса

Фобоса – Деймоса

Там и бог – бык

В нем есть центр

радости – наслаждения

радуги – наваждения

Там и бык – бог

Рык страсти

или

крик страха

там?

Таурус – таурус – минотавр

Рим

Небесными знаками пишется слава Риму,

сходящимися в середину:

аmore e Roma –

любовь и Рим

Восток Индии воздвигается из-за Востока арабов,

Призывая amare Rama –

Раму любить

Рама – рама неба небытия

Рим – мир бытия без неба

Когорту штурмовиков вывел Рем

и в последних Романовых рухнул Ромул –

Ромулу мор!

Но волчица-кормилица вращает глаз радар

Ее вой не переводится на язык зоопарка

Яростнее, чем Рим, мир-меч

вращается антенной на острие

рукоять ласкает ладонь

Еще не зная номера рока

Близнецы глядят друг на друга

но каждый видит себя в другом

И когда наконец трубы

прохрипели свое – Рем умер

в точке стечения звука

деловито

дико

как робот

Ромул

начинает возводить Рим.

Дождь на Ивана Купалу

В день зелёного тумана
русалка упала
в стекло.
Иван Купала
вослед ей закинул сеть –
выловил нас.
Сердце поплавок ухнуло в холод.
Тянет в глубь любовный улов.
Волосы стали capelli* – капели –
дождю параллели,
как я тебе и постели.
Под парусом простыни
плыви куда попало!
Иван Купала
русалку укрыл волной.
Упал ствол ДЕ-РЕ-ВА,
перечеркнул взгляд,
но зацепилась ветка за веко,
и уплыла лишь ДЕ- -Ва,
а РЕ бренчало на берегу.
В день зелёного тумана
идут за нами
рыбы с зонтами.
Бр-р-р-р...
________
* Волосы (итал.)

Сфинкс

Губы твои в песке

и у глаза, где тень ресниц

две песчинки, как в гамаке

улеглись

Улыбнись

сквозь полуденный сон

Убегает сквозь пальцы песок

отмеряя намеченный срок

оставляя в руках сор

Много раз звездный круг повернется, шурша, над землей

и очнешься ты сфинксом в пустыне

и в глазах твоих мудрость застынет

мертвой золой

Нет, не мне разбудить тебя

я застыну сама

шершавого камня касаясь холодной щекой

и песок прошуршит под моей рукой

коварную песню сна

Но раздвинется небо мановением властной руки

и пророческий голос тебе возвестит начало

А вокруг золотой рекой потекут пески

растворяя время в молчанье

Волосы

Стожары – Плеяды – Волосыны –

плотоядны острожны Велеса сыны –

не стрижены

А если волю дать волосам

они разрастутся по небесам

Опасна месяца бритва

Обходя ее

земля искривляет орбиту

иначе быть ей обритой

наголо

Зажгла луна гало

к холодам

Небо космато Стожарами

сторожат у костра

в жертву Велесу несут осеннюю Деву

В горящих волосах

обугленная звезда

она на Весах

легче взгляда

а в сердце –

весомее пули.

Имя ей – Венус – Лада – Любовь – Заря

Вечер – врач, знахарь, лекарь

спрячет ее в небесном склепе

до января

Она будет плескаться

в зимнем колодце

и в небо взберется

в известный час

когда Стожаровый жар

усмиряется светом

луч режет космы Велеса

Она будет расчесываться

смеясь

не оправдываясь

ни в чем

кроме

восьми лучей

Треугольник

Мы – треугольник,

дети одной звезды,

у которой все бы хотели быть детьми,

но календарь строг.

Вот Водолей,

струясь волосами

с верхней вершины вниз,

где Телец безупречных линий

и Весы, для которых

равновесие не совместимо с покоем.

Наш треугольник достаточно прочен,

чтобы не знать о себе,

он ограничен

в весе так,

чтобы летать,

опасаясь иглы Скорпиона,

капля яда которого стоит всего Зодиака.

Охота

О-хо-та!

Хо-хо – та,

что пуще неволи.

На волю пущенная,

стрелой

выбила “эль” из цели.

Где стоял

О Л Е Н Ь

О С Е Н Ь настала

Я С Е Н Ь ты стал

заменив собой “О” –

дерево-зверь

где олень затерялся рогами

пленник поляны

ему неволя пуще охоты

которая с

грохотом

хохотом

гоготом

гонит оленя другого

трубя в рог:

“О-го-го-го!”

* * *

Ты к солнцу обращен глазами,

а я во тьму.

Я ускользаю,

сгущаясь тенью в белом зале,

где мы всю ночь с тобой играли.

Ты смерть свою мне проиграл.

И все, что было мрак,

в меня втянулось,

лишь смерть твоя ко мне переметнулась,

она была в колоде пятый туз,

заветный козырь,

в рукаве лежащий.

И стоящей бал, и настоящей

игра.

Там, на твоей, на светлой половине

сплошное солнце в небе восходило,

каждый луч был сдвоенной стелой.

Там ты летел на двух лучах скрещенных,

раскинув руки,

светом защищенный.

Равны мы стали в свете и во тьме.

И вот хожу я влажная, босая,

кромешный звон шагами нарушая

во тьме просторной, мягкой и тупой.

Бокала алый мак несу.

И всех, кого сразит твое сиянье,

я принимаю в темное мерцание,

я меркнущее зренье утолю

росой молчанья

первородной ночи.

Вначале тьма была…

Свет наступил

потом.

Чаша

Когда тебе подарят половину луны

ты наполнишь своей кровью тысячу чаш

но одну каплю сохранишь для моих губ

в ней записан голом –

“ты – моя белая день

чревом ночная”

Между трудом и покоем

расплывается след невидимой череды

оставляя

оживляющий запах озона

покалывающий следы

страж Золотой Луч

вестник Спокойное Сердце

гонец Лукавый Глаз

В созвездии Водолея живет улитка пространства

на каждом ее витке печати непостоянства

там стол перевернутый

там стул опрокинутый

там поднос разрисованный

там половинки чашек берегут аромат чая

который губам отвечает

еще на другом витке

там хирург Золотой Луч

вылечивает куски жизни

рассекая спайки между витками

Вот уже память спит на отшибе

вот уже почти любовь

увязла в нафталиновом колокольчике

вот-вот распустится всего одна роза

из возможных пяти

Переведи и меня за ту черту

куда не шагнуть недоверчивым

куда и поверившим нет хода

Там горит светофор посередине реки

пропуская застекленную баржу

груженную картинами

слишком непрочными для глаз

Там живет на стене всадник Лукавый Глаз

будто бы сжимая в руке хлыст

укротителя гжельских зверей

обиженный и гневный

как поцелуй

красивый и капризный

как зеркало

король заиканья и хромоты

держащий колечко в руке

заблудившейся в кармане –

медный лукавый намек:

“Под кожей зудит звезда,

кличет ночь, чтобы выйти прочь”.

Регулировщик Спокойное Сердце

стоит на пересечении трамвайных путей

он отправляет под землю умершие трамвая

где они будут вагонами метро

На светофоре два зеленых света

а красный вспыхивает в сердце

так путаются знаки запрета и пожара

страж Золотой Луч

вестник Спокойное Сердце

гонец Лукавый Глаз

Если это игра

то в созвездия

Если это смерть

то они еще вернутся